Дмитрий Хван - Ангарский Сокол [СИ]

Ну а Карпинский просто с великим любопытством обозревал окрестности. Всё вокруг — и кирпичный коломенский кремль и голоногие женщины, полоскавшие бельё и озорные ребятишки, сигавшие в воду с ветвей нависавших над водой деревьев — всё это было столь родным, близким, что кололо в груди, а сердце начинало учащённо биться. Сидишь вот так, на носу ладьи, привалившись к ящику, и окружающая тебя действительность кажется сном, обыкновенным сном. Задумываешься иногда о природе того явления, что занесло тебя в сей мир и думаешь — непостижимо это, невозможно понять того, что даже не способен вообразить. Все эти сказки про путешествия во времени казались эдакой шуткой, занятным чтивом, которое к реальной жизни никакого отношения не имеет и иметь не может по определению. Как и невозможны всякие путешествия во времени. Пётр уже читал, кажется, в книге одного из классиков фантастики, о том, что перемещения во времени возможны, но только вперёд, в будущее, но никак не в прошлое. А вот поди же ты, угораздило.

Прикрыв глаза, он поудобнее устроился и попытался задремать. Недавно ему снился засыпанный снегом Североморск, белые Хибины, его горные лыжи, даже отцовский чёрный «Судзуки». Хотелось большего и теперь он каждый вечер засыпал с надеждой увидеть во сне родителей. С чего бы это вдруг? Ведь прошедшие десять лет ему ничего такого не снилось. Или он просто не помнил? Вдруг рядом Пётр услышал шлёпанье босых ног и кто-то заслонил ему солнечный свет:

— Пётр, пойдём к Павлу, — подошедший Никита Микулич, голый по пояс, прикрывая глаза ладонью от стоящего в зените светила, позвал меня к начальнику нашей экспедиции — Павлу Граулю.

Очередное собрание, сколько их уже было — двадцать, тридцать? Карпинский уж и не припомнил сразу. Запомнилось по-хорошему только одно, на котором ангарцы обсуждали новость, заставшую их у Тобольска. На рассвете, то ли благодаря удаче, то ли благодаря ионизации атмосферы, неважно, но Владиангарску удалось связаться с ними и сообщить шокирующее известие о нападении казаков из Якутска и Охотска на амурский посёлок. Остальными были обычные рабочие собрания, на которых вырабатывалась тактика поведения в обществе семнадцатого века, обсуждались и общие вопросы и персональные, в том числе и легендирование каждого члена посольства. Бывший ангарский посол в Енисейске теперь стал удинским бароном Петром Алексеевичем Карпинским, выходцем из мещан Великого княжества Литовского, порвавшим все прежние связи и служащим теперь князю Вячеславу Соколу. Павел Лукич Грауль — бывший немецкий барон из Ливонии, с аналогичной моей биографией, теперь граф Усольский. Владимир Кабаржицкий превратился в потомка новгородских переселенцев, бежавших из Новгорода лет сто назад. Ну а сейчас он стал виконтом Белореченским. Брайан Белов также стал бароном-потомком новгородцев. Остальные — три морпеха и двое молодых переселенцев из Усолья, а также купец Тимофей Кузьмин и оба Микулича дворянских титулов так и не поимели. Подходящую одежду на будущее ангарцы прикупили, по совету Беклемишева, в Нижнем Новгороде. Правда, её пришлось перешивать, да делать внутренние потайные карманы. Нижний поразил до глубины души. До сих пор это был самый крупный населённый пункт на нашем веку в этом мире и сразу столько народу вокруг! У всех без исключения ангарцев, тогда возникло дикое желание похватать народ вокруг, сманить, пообещать золотых гор, да кисельных берегов, но увезти их к себе. Беклемишев нас тогда понял, посмеялся от души и погрозил пальцем, не плачено мол. Потом объяснил, что и государю немочно горожан переселять, а токмо крестьян своих, казённых. Тимофей Кузьмин в Нижнем, используя свои связи, нанял к нам в посольство, как и обещал ранее, две дюжины мужиков — таскать скрытое в ящиках схожих с крытыми носилками, золото. До сего дня Грауль отмалчивался по поводу этого золота, ведь для оплаты царю было оговорено вносить её после прибытия крестьян в Енисейск. Сегодня же…

— Копенгаген?! — вырвалось у Петра.

Карпинский ушам своим не верил. Грауль объявил, что он и Тимофей Кузьмин должны будут по прибытию в Москву, немедленно отправиться к отцу Тимофея — Савелию Игнатьевичу. Кузьмину нужно было поправить своё шаткое финансовое состояние, а Соколов хотел отблагодарить московского купца, за его помощь ангарцам в своё время.

— И при чём тут Копенгаген? — вырвалось у Петра. — Ничего себе! Где Москва и где Дания!

Павел продолжил, со смехом предложив ему прекратить истерику. В Москве следовало нанять транспорт до Архангельска, где предстояло арендовать немного места на датском корабле.

— Павел! — изумился Карпинский. — Ты вообще серьёзно говоришь-то? Нанять, арендовать! Как будто вот так запросто взять и доплыть до Копенгагена.

— А почему это должно быть трудно, Пётр? — улыбался Кузьмин.

— Ты вообще молчи! Ты же всё знал до этого, а мне ничего не сказал!

Весело ему, блин! Путешественник фигов, думал Карпинский. И осёкся. А так и есть. Сколько он уже намотал тысяч километров, не сосчитать. Что ему лишний крюк до Дании?

В Коломне посольство разгрузилось с лодий, щедро расплатившись с гребцами. С помощью дьяка Парамона, что остался при ангарцах после того, как в Нижнем Новгороде Беклемишев ушёл на Москву ямским трактом, быстро нашли лошадей и телеги. Небольшой отряд охранения, в пару десятков стрельцов, со стрелецким головой во главе, возглавил караван. Как и ранее, никакого досмотра ангарцы не проходили, Василий Иванович говорил о какой-то царской грамотке, что давала им право невозбранно проходить мимо чиновников и таможен. Всё имущество ангарцев разместилось на шести телегах и после небольшого отдыха в предместье Коломны, караван двинулся по Коломенской дороге к Москве. В крупном селе Троицком сделали первую остановку, накупив снеди, платили, как и ранее, медными монетками, что в достатке наменяли в Нижнем. Грауль говорил, что до Москвы сотня километров и лучше всего, посоветовавшись с Кузьминым, на ночь остановиться в Коломенском. Дьяк и стрелецкий голова против ничего не имели. Ночевали на постоялом дворе, но, несмотря на все попытки, никто из ангарцев ночевать в дом не пошёл.

— Ага, там наверное клопы одни! — вставил Карпинский своё веское слово. — Уж лучше на шинельке ангарской, да на телеге.

Что естественно, каждый из ангарцев под рукой имел по «Песцу», а под другой — ещё по одному. Мало ли? Времена дикие, люди лихие. Дьяк рассказывал, как тут два крестьянско-воровских бунта прокатилось по округе. А про Болотникова он вообще шёпотом говорил, как о сущем дьяволе. Кровища, шептал он, тараща глаза, тут рекою лилась. Хотя в школьную бытность Карпинского, помнилось ему, товарищ Болотников характеризовался прогрессивным борцом против царизма. Всё одно с песцом оно спокойнее. Кстати, с ним вышла довольно занятная штука. На испытаниях этот револьвер, который проектировался и выпускался в мастерских по паре вариантов в год, показал себя настолько сильно, что выпущенные из него пули разметали в щепки не только мишень, но вырвали из земли и бревно, к которому она была приколочена. Поначалу планировавшееся название для револьвера — «Булава», было дружно заменено эпитетом, данным ему Радеком, принимавшим оружие. Конечно, профессор тогда имел в виду не полярную лисицу, а нечто более объёмное. Но вот решили назвать оружие именно так.

При подъезде к селу Коломенскому с Петром, с вящему его удовлетворению, наконец-то поговорил Павел Грауль. А то он уже потихоньку начинал задумываться о странного рода конспирации своего начальника.

— Пётр, слушай меня внимательно! — говорил Павел, устроившись рядом со мною на телеге. — Как ты знаешь, в ящиках у нас золото. Оно предназначено для нескольких задач. Большее количество сего презренного, но очень уважаемого в этом мире металла предназначено для твоей цели.

— С этого места поподробнее, пожалуйста, — уныло решил схохмить Карпинский.

Грауль, похоже, этого даже не заметил, продолжив свои наставления:

— В Дании сейчас правит король Кристиан четвёртый. Товарищ умный и расчётливый, напоминает, по буйству идей, вашего Петра Великого. Строитель и храбрый воин, в целом, неплохой мужик. Насколько я понял, главная его проблема по жизни — финансы. С ними у него очень туго, слишком туго, я бы сказал. Оттого и многие его неудачи на внешнеполитическом и торговом поприщах. Я думаю, встретиться с ним у вас проблемы не встанет, а вот мы в Москве можем застрять надолго. Ну так вот, вся эта золотая казна, что копил Соколов…

Далее Павел повёл рассказ о цели вояжа в датское королевство. Тимофей Кузьмин, единожды заикнувшись насчёт проблемы с выкупом Шетландских островов Данией у Британии, сразу же заразил шальной идеей Соколова. Несмотря на то, что его запал был охлаждён Радеком, позже, после долгих разговоров с профессором, тот согласился, что фактория в углу Европы может быть полезна. Острова, интересовавшие Соколова, находились в Северном море, именуемом сейчас Немецким, между Шотландией и Норвегией. Теоретически, это норвежская земля либо датская. Норвегия и Дания сейчас находятся в унии, у них одна королевская династия, стало быть, на Шетланды права имеют датские короли. В прошлом, вслед за Оркнейскими, эти острова были заложены шотландцам, как приданое для датской принцессы, что выходила замуж за шотландского короля. В тексте договора был пунктик о возможности их обратного выкупа датской короной за двести десять килограмм золота.